«Психолог — не палочка-выручалочка. Он никого не спасает»

Травма — это ситуация, связанная с острым ощущением опасности для собственной жизни. Опасность может быть физической или психологической, и не важно, насколько ситуация была объективно опасной. Главное — какой ее увидел человек. Основное чувство при травме — сильный страх. Последствия травмы развиваются по определенному алгоритму. Испытанный страх уходит вглубь, начинает укореняться, человек привыкает с ним жить. Если с ним ничего не делать, человек начинает менять свое поведение, избегать всего, что ассоциируется с ситуацией страха. Туда не пойду, там боюсь, здесь мне некомфортно. От этого уровень жизни снижается. Иногда возникают вторичные выгоды: я стал жертвой, я несчастный, ко мне нужно особое отношение. Человеку выгодно оставаться жертвой. Чем больше времени прошло с момента травмы, тем сложнее ее лечить. Поэтому лучший вариант — сразу обращаться к психологу, пока травма свежая.

Когда случается катастрофа, мы всегда слышим: «На месте катастрофы работают психологи». Если сравнивать современное развитие травматерапии с советским временем, то сейчас у нас наблюдается большой прогресс. Но ситуация выглядит иначе, если сравнить наше положение с Западом. В Германии, например, травматерапевт — не психолог и не врач, это отдельная полноценная специальность.

Травмы всегда были, есть и будут. Их не надо избегать — наоборот, на них нужно останавливать внимание. Приведу пример. Мама ушла, ребенок проснулся чуть раньше, чем она ожидала, испугался, обкричался. Для него это травма. Но это не значит, что теперь мама должна возле него сидеть неотступно: во-первых, не получится, во-вторых, ему тоже нужно учиться с такими сложностями справляться. Но важно не пропускать травму мимо ушей. Обычно ситуация развивается так: мама приходит, видит плачущего ребенка, у нее возникает чувство вины — я плохая мать, я его оставила, он из-за меня орет. Моментальный ответ на это чувство — злость, потому что вина с агрессией связаны напрямую. «Что ты орешь, тебя на пять минут оставить нельзя, да я всего отошла на секундочку! Прекращай орать!» Для ребенка это двойная травма. Он сначала испугался, что мамы нет, дальше мама появилась, но стало только хуже. Это вызывает инкапсуляцию страха. С мамой поговорить об этом нельзя, плакать больше нельзя, он должен как-то лихорадочно сдерживать чувства в себе. И возникает то заряженное поле, которое потом всю жизнь сидит внутри. Второй вариант. Мама вернулась, ребенок плачет, она его чувства игнорирует: «Что ты кричишь, подумаешь, вышла на пять минут, ничего не случилось, давай вытирай слезы, иди завтракать». Опять же она дает понять: со мной говорить на эту тему нельзя.

На самом деле нужна обратная реакция — весь детский страх вытащить наружу, пока он свежий, пока ребенок его не обработал и не заложил в свой внутренний мир. Лучший вариант развития событий такой. Мама пришла, ребенок плачет: «Что случилось, расскажи мне». Если он не может рассказывать, значит, за него проговорить: «Наверно, ты испугался? Так получилось нехорошо… Понимаешь, мне надо было сходить в магазин. Я вижу, что ты долго плакал». И если он кричит, что мама плохая, это нормально: «Я понимаю, что ты на меня злишься, ты можешь на меня злиться, так получилось, что я тебя оставила одного, но я тебя люблю и не брошу». Пусть плачет, хнычет и причитает, пока весь негатив по поводу случившегося не выйдет.

Травма — это ситуация, связанная с острым ощущением опасности для собственной жизни. Опасность может быть физической или психологической, и не важно, насколько ситуация была объективно опасной. Главное — какой ее увидел человек. Основное чувство при травме — сильный страх. Последствия травмы развиваются по определенному алгоритму. Испытанный страх уходит вглубь, начинает укореняться, человек привыкает с ним жить. Если с ним ничего не делать, человек начинает менять свое поведение, избегать всего, что ассоциируется с ситуацией страха. Туда не пойду, там боюсь, здесь мне некомфортно. От этого уровень жизни снижается. Иногда возникают вторичные выгоды: я стал жертвой, я несчастный, ко мне нужно особое отношение. Человеку выгодно оставаться жертвой. Чем больше времени прошло с момента травмы, тем сложнее ее лечить. Поэтому лучший вариант — сразу обращаться к психологу, пока травма свежая.

Когда случается катастрофа, мы всегда слышим: «На месте катастрофы работают психологи». Если сравнивать современное развитие травматерапии с советским временем, то сейчас у нас наблюдается большой прогресс. Но ситуация выглядит иначе, если сравнить наше положение с Западом. В Германии, например, травматерапевт — не психолог и не врач, это отдельная полноценная специальность.

Зависимостей много. Есть химические, есть психологические — игромания, зависимость от компьютера, от работы; пищевые, сексуальные, любовные зависимости. Можно подсесть на все что угодно. Сегодня психологи даже выделяют зависимость от селфи. Любая зависимость отвлекает от реальности и ее трудностей, при этом требует постоянного повышения дозы и не поддается контролю.

Самый частый и плохо работающий способ борьбы с зависимостью — ограничить человека. Подросток подсел на компьютер — родители решают его наказать, сократить время за компьютером. Это так же эффективно, как кашляющему человеку сказать: кашляй меньше, разрешаем тебе два кашля в час, иначе последует наказание. Зависимость — это болезнь, которую сам человек не контролирует. Единственный работающий вариант лечения — пойти в сторону причин. Психолог должен понять: от чего человек уходит? Как он живет, что у него в семье, в отношениях с близкими? И решать эти проблемы с помощью семейной или личной терапии.

Что самое сложное в этой работе? Человек, страдающий зависимостью, часто не хочет лечиться. Причем его близкие еще меньше этого хотят. У них обычно развивается так называемая созависимость. Если муж алкоголик, жена «подсаживается» на его алкоголизм. Она ухаживает, обстирывает его, берет на себя все его функции. С одной стороны, она, естественно, страдает. Но с другой — у нее появляется личная выгода. Она начинает мнить себя героической женщиной, которая его спасает: если не я, кому он был бы нужен? В своем самовосприятии она фактически становится на уровень бога: благодаря ей живет другой человек. Поэтому, если даже человек вдруг решает прекратить пить, это вызывает с ее стороны неосознанное сопротивление, ей это невыгодно. Скажи ей это, она никогда не признает: «Вы не понимаете, как я живу, как я страдаю, конечно, было бы счастье, если бы он прекратил пить!» Но стоит мужу заикнуться на эту тему, она начнет разубеждать: «А где ты деньги возьмешь? Ты что, много зарабатываешь?» Если муж все-таки перестает пить, через недельку у нее начинается своя ломка. Она будет провоцировать его. Например, как бы случайно купит бутылочку водки, чтобы компресс сделать. У меня даже был клиент, чья жена говорила: «Надо отметить, что ты неделю не пьешь, давай друзей позовем?» Они приглашали друзей, весь вечер она буквально истязала его: «Ты не забыл, что ты не пьешь? Мы тебе соку нальем». В итоге вечером, когда друзья уходили, он с горя напивался. И все возвращалось на круги своя.

В работе с зависимостями человеку нельзя насильно помочь. Если он сам не хочет, ничего сделать невозможно. Бывает частенько, ко мне приходят и говорят: «Вот папа пьет, он не хочет ничего менять, у него все хорошо, а мы с мамой измучились. Может, вы к нам придете, как будто вы подруга, посмотрите на него, что-нибудь сделаете?» В ответ я говорю: «Если человек не хочет, ему не помочь. Вам нужна помощь?» Желание кого-то спасать, брать на себя ответственность за его жизнь ставит человека в еще более зависимое состояние. Поэтому первое, что стоит сделать родным, — четко прочертить границу: это ты, а это я. Это не значит, что я тебя не люблю, что ты мне безразличен. Я волнуюсь за твое состояние, но это твоя жизнь.

В работе с химическими зависимостями параллельно должны идти медицинская помощь и психологическое сопровождение самого зависимого и его семьи. К сожалению, в России психологическая работа с семьей не всегда считается чем-то обязательным. На Западе это норма: если один из членов семьи проходит лечение, то и все остальные будут посещать психологов.

Любая зависимость — не от хорошей жизни. Скорее всего, человек не получил помощи, когда она была ему нужна. У родителей свои проблемы — контакт с ребенком был потерян. И тогда появился кто-то, кто сказал: а ты попробуй, станет лучше. Основной способ профилактики наркозависимости — сохранять с ребенком контакт. Это не значит воспитывать его и читать нотации. Контакт — это когда ребенок знает: хочешь поговорить — я всегда рядом, не хочешь — окей, твое дело.

Если же беда уже случилась и подросток подсел на наркотики, задача родителей — ослабить контроль, убрать ежовые рукавицы. Обычно бывает ровно наоборот: «Так, ты уже нарешал достаточно. Дальше мы будем за тебя все решать». Не нужно держать его за недоразвитого. Важно быть рядом, предлагать помощь: «Давай подумаем, как мы можем тебе помочь? Если хочешь, можно подумать о переводе в другую школу». Но решение должно зависеть и от него. Нужно предложить пойти к психологу — но это не значит потащить его за шкирку, это значит объяснить, что есть специалисты, которые этим занимаются, они могут помочь, это не зазорно и не страшно. «Если хочешь, я помогу такого специалиста найти». На отказ можно ответить: «Мне больно оттого, что ты не хочешь пойти на лечение, но решение твое». После такого ребенок может и передумать. Но если он говорит: «Не хочу, помогать мне не надо, всё у меня хорошо», — значит, всё, поезд ушел.

Психолога, работающего с зависимостями, поджидает одна опасность. Он может натолкнуться на собственную непроработанную тенденцию к зависимостям. Скажем, подросток-наркоман появляется в кабинете психотерапевта, а тот бросается его спасать и ведет себя так, как будто это его личное дело. В результате психолог демонстрирует такое же поведение, как мама этого подростка, и тянет его вниз. У психолога должно быть четкое разделение: это ты, а это я. Это твоя ответственность, твоя жизнь, твое здоровье. Я отвечаю за качество своей работы, но я не отвечаю за то, сорвешься ты или нет, будут ли у тебя рецидивы, долго ты проживешь или недолго. Несоблюдение этих границ только провоцирует развитие проблемы.

Психолог — не палочка-выручалочка. Психолог никого не спасает. Его задача — создать человеку условия для того, чтобы он смог спасти себя самостоятельно. Есть известный пример — приходит клиент к психологу и говорит: «У меня нет денег даже на краюшку хлеба, я голодный». В этой ситуации психолог не должен приносить ему из дома хлеб — он должен с ним работать так, чтобы развить у него возможность самостоятельно заработать себе на хлеб. Принести ему хлеба — значит еще больше утопить человека в его состоянии.

Эффективной может считаться психотерапия, в ходе которой клиент изменился. Например, раньше он не умел проявлять агрессию, а теперь умеет. Раньше женщина была тихая, забитая, а после трех месяцев занятий начала зубы показывать. С точки зрения мужа это плохо, он скажет: «Вы чему там людей учите?» А с точки зрения психотерапевта процесс идет в нужном направлении. Клиент становится более уверенным, учится себя защищать.

В начале занятий человеку часто становится тяжелее: он уже привык как-то со своим неврозом справляться, а психотерапевт пытается его душу разбередить. Поэтому ситуативно может показаться, что после начала психотерапии стало еще хуже: и бессонница появилась, и страхи. А с точки зрения психолога это хорошо. И, наоборот, если после первых встреч клиент приходит довольный и говорит: «Ой, мне так полегчало, так стало хорошо, теперь мы ругаемся меньше», — для психолога это симптом того, что мы топчемся на месте. Но вдруг месяца через два звонит клиент и говорит: «Вы знаете, мы ужасно поругались! Может, встретимся вне нашего расписания?» И тут ты думаешь, йе-ес, сработало, процесс пошел!

Мы не знаем, куда выведет психотерапия. Возможно, в итоге клиент поймет, что нужно разводиться. С точки зрения социума результат отрицательный, а с нашей точки зрения — хороший. Потому что человек понял, чего он на самом деле хочет. Если человек меняется и его жизнь меняется, это показатель эффективности в работе. Ведь если бы он был доволен положением дел, тогда бы он к психологу не пришел.

Подготовила Ася Чачко